В
1987 году
я с дедушкой
и бабушкой поехал
в детский санаторий, находящийся в
Евпатории. Тогда на носу
был какой-то праздник
и массовиками-затейниками
санатория был организован творческий вечер, участниками которого
должны были стать
дети, пребывающие на лечении. Дети
должны были петь, рассказывать стихи, танцевать. К этому
мероприятию кроме остальных
детей привлекли и
меня. Мне нужно было рассказывать
стих. Правда, перед этим меня спросили: смогу ли я подняться по
высоким
ступеням, и не будет ли у меня с этим
проблем? Я сказал, что проблем
не будет, а сам думал
так: «как же я туда
залезу». Волновался страшно.
Мне очень хотелось
участвовать в творческом
вечере, но и одновременно
с этим я думал
о том, что, скорее
всего не смогу
взобраться по высоким
ступеням. И вот день
для испытания пришёл.
Называют моё имя. Я
поднимаюсь и иду к сцене. И чем
ближе подхожу, тем больше волнуюсь. Вот
и ступени. Страшно. Я собрался с
силами и стал подниматься на первую
ступеньку. Одной ногой наступил, другой оттолкнулся. Максимум
усилий. Подъём. Есть. Пошёл дальше. Вторая ступенька, третья. И, всё.
Я на
сцене. А со стихом всё уже было
намного проще. Всё то время, которое я провёл в санатории,
меня постоянно пытались привлечь к каким-то мероприятиям. Не то чтобы мне не
хотелось участвовать, просто практически
всегда, все эти «участия» были
связаны с активными, по
крайней мере, для
меня, физическими действиями.
Часто мне приходилось говорить: «Мне нельзя
бегать». «Да, а почему?»,–
спрашивали меня. «Это связано
с болезнью. Я могу
бегать, просто врач запретил»,– отвечал я. И
тогда от меня отставали. Признание того, что
я не могу бегать, для меня считалось
одним из самых больших унижений.
Все такие
подобные ситуации вовсе не означали, что я был запуганным ребёнком,
который боялся собственной тени. До второго класса я вообще был
несносным ребёнком. В школе я подкладывал девочкам
канцелярские кнопки. А ещё раньше меня вообще выгнали из музыкальной
школы. Там я всех сильно смешил, чем тормозил
учебный процесс. И наша учительница музыки, которую звали
Еленой Олимпиевной, сказала,
что мне
место не в музыкальной школе,
а в
цирке. Поэтому решили, по
крайней мере, повременить
с моим музыкальным образованием
и дать возможность
получить его другим. Жаль, конечно, ведь, а так
и не стал скрипачом. Почему не
стал? Да потому что
за два месяца
моего пребывания в
музыкальной школе я
едва успел запомнить
название семи нот. У
меня даже появился какой-то
нездоровый авторитет. Ведь в
школе, когда родители мои одноклассников узнавали, что
их чадо пересаживают
ко мне за парту, то они
очень пугались и требовали,
чтобы их побыстрее
от меня отсадили
обратно, так как я, видите
ли, оказывал дурное влияние. А ещё в первом классе в дневнике у меня постоянно были
«неуды» по поведению, которые мне ставили
за лишние разговоры
на уроках. Помимо этого
к этим «неудам»
прилагались «автографы» учителей
с настоятельными просьбами к моим
родителям: принять особые меры. Родители бранили
меня, правда, никогда не наказывали. Да, в общем-то, и дома я не отличался образцовым
поведением. То что-нибудь
«раскурочу», то заговорю
нецензурной речью. За всякие такие «штуки» мне нередко
попадало от отца. Конечно «ремня» не
было, но и ненаказанным
я не оставался.
Почему Джерело?
