Но, Саша, Лида  и  Толик  обо  мне, в  какой-то  мере, как  об  инвалиде  знали, что  я  такой  же  человек, как  и  все, с  теми  же  запросами, эмоциями  и  стремлениями. Просто  мне  очень  хотелось, чтобы  об  этом  знали  и  другие. В  особенности, это  относилось  к  молодым  сёстрам, которые, как  и  положено  молодому  человеку, должны  были входить в его планы и стремления. Мысли в моей  голове  крутились  стремительной  каруселью  и  запутывали  меня  всё  больше. Что  мне  делать  с  собой? А  может  быть, и  на  самом  деле, не  нужен  я  этому  здоровому  и  полноценному  обществу  людей? Разве  есть  смысл  в  невостребованности  и  одиночестве?

Я  понимал, что  ничего  в  своём  физическом положении  изменить  не  могу  и  это  очень  сильно  злило  меня. И  поэтому, тогда  на  природе, все  свои  отрицательные  эмоции  я  излил  на  служителя. Я  говорил  ему  о  том, чтобы он  обратил  серьёзное  внимание  на  поведение  молодёжи, заниматься  которой  должен  заниматься  он – служитель  церкви. Я  говорил  ему  тогда: "Скажи  мне, пожалуйста! Какое  ты  имеешь  право говорить мне о настоящей вере и  любви, тогда  как  ты  сам, как  и  все остальные  не  понимаешь  простейших  вещей, которые  являются  основой  этой  самой  любви  и  веры?! Как человек, не воспринимающий  инвалида равным себе человеком, может считаться  настоящим  христианином! Нет, дорогой  мой, так  не  бывает!» Служитель  сказал  мне: "Мы  все  люди  верующие  и  поэтому, каждый  из  нас  перед  Богом  отвечает  только  сам  за  себя. Что  тебе  до  всех  остальных? Мы  то  с тобой  знаем  как  поступать  правильно. И  поскольку  мы  знаем  это,  то, как  мы  знаем, так  мы  и  должны  поступать. А  что  другие? Пусть они  отвечают  сами  за  себя".

А  я, в  свою  очередь, сказал  ему, что  с  таким  суждением  я  не  согласен. Служителя  с  самого  детства  учили  тому, что  каждый  сам  за  себя, что  если  у  тебя  нет  физического  здоровья, то  ты  никому  не  нужен. Поэтому, отношение  к  инвалидам  у него  было  не  самое  лучшее. Нет, он  готов  был  придти  ко  мне  на  помощь  в  любую  минуту, сделать  всё  возможное  для  того, чтобы  помочь  мне. Но, с  другой  стороны, он считал, что я не  должен  иметь  семью, что  я  не  способен  зарабатывать  деньги  и, по  большому  счёту, для общества  не  представляю  никакой  ценности.

Слава  Богу, Который  дал  мне  силы  для  того, чтобы  не  довести  в  тот  день  дело  до  скандала. Хотя, мне  очень  хотелось  этого. Очень  хотелось  высказать  всем  все  то, что  наболело  на  душе. Мои  разговоры  со  служителем  происходили  наедине. И  мне  очень  хотелось, чтобы  о  тех  разговорах  узнали  все, чтобы  служителю  было  стыдно. Ведь  тогда  я  ещё  не  знал, что  все  обязательно  бы  были  на  стороне  служителя. И  не  потому, что  он  прав, а  потому, что  он  служитель. Но  тогда, даже  не  зная  этого, я  взял  себя  в  руки  и  успокоился, по  крайней  мере, внешне.

Я  старался  оценить  всё  то, что  произошло  за  несколько  последних  часов, всё  то, о чём мы говорили со служителем. Я помногу раз прокручивал в голове свои  последние  слова  в  тот  день, которые  были  обращены  к  служителю. В  этих  словах  я  пытался  объяснить  служителю, что  если  я  и  инвалид, то  это  вовсе  не  означает, что  я  неудачник по жизни. Это вовсе не означает, что меня не могут любить  представительницы  противоположного  пола  также  как  и  любого  другого  здорового  парня. Я  пытался  доказать, что  смогу  работать (если  будет  такая  возможность), зарабатывать  деньги  и  приносить  обществу  реальную  пользу.

Но  служитель, с самого  начала, отвёл  для  меня  незамысловатое  положение  в  церкви: быть  тише  воды  и  ниже  травы. А  единственную  мою  пользу  он  видел  в  следующем. Если  вдруг, к  нам  в  церковь  попадёт  какой-нибудь  инвалид, то  я  окажусь  тут  как  тут  и  смогу  объяснить  ему  какие-то  вещи  лучше  других. Я  догадываюсь, что  этими  вещами  должны  были  стать  такие  бредовые  идеи  как  невозможность  для  инвалида  вступать  в  брак, иметь  интимные  взаимоотношения  вообще, невозможность  работать  и  быть  полезным  обществу  здоровых  людей.

А перед  тем  как  мы  уже  собирались  разъезжаться  домой, служитель  насобирал  земляники, которой  меня  и  угостила  его  маленькая  дочь. И  я  понял, что  служитель  по-своему, насколько  это  было  ему  понятно  и  доступно, попытался  ответить  на  мои  вопросы. Он  попытался  таким  образом  проявить  свою  любовь  ко  мне. И  я  это  оценил. Мне  всё  же  хотелось  верить, что  в  служителе  проснулось  что-то  правильное  и  доброе  и  может  быть, со  временем, он  всё  же  поймёт  меня. И  не  только  он, но  и  все  остальные. Спустя  некоторое  время  я  раскаялся  в  том, что  в  тот  день  нагрубил  служителю. Нет, не  потому, что  я  изменил  свои  жизненные  позиции. Просто  я  понял, что своих  целей  всегда  нужно  добиваться  мирным  путём, без  истерик  и  оскорблений. Постепенно Господь учил  меня  той  великой  любви, которая  может  победить и преодолеть всё на  свете. Со  временем  я  становился  стойким  и  терпеливым, проявляя  при  этом  максимум  любви. А  служитель? Нет, он  не  изменился. Он  так  и  остался  на  не  совсем  понятной  мне, но  лично  своей, жизненной  позиции. 

Шло  время. Но  я  всё  не  переставал  искать  ответы  на  особо  волнующие  меня  ответы. Прежде всего, эти поиски были связаны с проблемой моих личных  взаимоотношений с противоположным полом. И эту проблему я называл "брачным  вопросом". После  того, как  я  понял, что верующие молодые девушки (сёстры) относятся  ко  мне  именно как  к  инвалиду  и  только, то  написал  такой  короткий  стих:

Спросил  я  у  сестры:

А  что, за  Христа  ты  и  страдать  готова?

Конечно! – ответила  сестра, –

И  на  смерть  пойду!

А  быть  со  мною  до  конца, готова?

Нет  уж, извини!

А  что  такое?

Слишком  тяжело...

Когда  на  улице  я  встречал  молодых  девушек, то  мне  было  очень  тяжело  не  обращать  на них внимания. Христос  говорил о том, что всякий, смотрящий  на  женщину  с вожделением (со страстным  желанием)  уже  прелюбодействовал (вступил  в  интимную  связь) с нею в сердце своём (Евангелие  от  Матфея, гл.5:28). Честно  говоря, даже  будучи  верующим  человеком, у  меня  не  получалось  смотреть  на  молодых  и  красивых  девушек без вожделения. Я понимал, что это  плохо, что  это  грех. Но  как  обыкновенный  молодой  человек  я  ничего  не  мог  с  собой  поделать. Когда  я  ехал  на  коляске  по  улице, то  мне  очень  хотелось, чтобы  какая-нибудь  из  тех  молодых  и  красивых  девушек  подошла  ко  мне, просто  заговорила  со  мной.

В  часы  отчаянья, когда  я  считал  себя  никчемным  и  ненужным, а  более  всего  одиноким, у  меня  возникало  огромное  желание  "согрешить" с  первой  встречной  девушкой. Я  понимал, что  вряд  ли  кто  "со  мной" добровольно  согласиться. Но  в  часы  отчаянья это  самое "это" я  готов  был, унизившись, просто  выпросить. Все  верующие  люди  говорили мне  о том, что таких грешных  мыслей  в  голове  у  христианина  вообще  не  должно  существовать. Конечно, говорить  и  при  этом  лгать  легко, но  часто  у  меня  появлялось такое впечатление, что лично для меня справиться с подобными "греховными" мыслями  является  неосуществимой  задачей.

А  мучили  меня  "эти"  мысли, прежде  всего, по  той  причине, что  я  одновременно  был  и  "за"  и  "против". Одна  часть  моего  естества  говорила "да". Неужели  произойдёт  что-то  страшное, если  я  хотя  бы  раз  согрешу. Ведь  мысли  об "этом" "добивают" меня  ещё  больше. Будет  намного  меньше  греха, если  я  один  раз  согрешу, чем постоянно  буду  думать  о  сексе. Но  другая  часть  моего  естества  ещё  с  большей  настойчивостью  твердила  мне  снова  и  снова: "Нет! Ни  в  коем  случае. Это  грех. Христос  умер  за  мои  грехи. Я  просто  не  имею  права  не  только  грешить, но  даже  не  допускать  в  своё  сознание  греховных  мыслей. Господи, прошу  тебя, очисти  от  греховных  мыслей, не  дай  согрешить! Господи  только  не  дай  согрешить, не  допусти! Прошу  тебя, Господи, не  оставляй  меня!" Но  впоследствии, всё  моё  "святое  воздержание" вновь  и  вновь  приводило  к  тому, что  я  претыкался  и  "грех  юности" снова  брал  верх.